Песни дождя

Театральные критики затрудняются определить жанр постановки, а сам режиссер "ЧелоВЕКа" Игорь Григурко называет "Песни дождя" телосозерцанием. Воспринимать то феерическое действо, которое разворачивается на сцене, следует именно с такой установкой. И трижды неправы были критики, обвинявшие "Песни дождя" в бессодержательности, поверхностности и склонности к экзерсисам, годным для репертуара варьете. Некорректность такой оценки кроется в изначально ошибочном подходе к постановке: здесь важно не столько то, ЧТО происходит, сколько КАК. Утилитарному подходу тут не место - от зрителя требуется исключительно эстетическое восприятие. "Ключ к пониманию спектакля лежит в сфере интуитивного", - говорит режиссер. "Вполне достаточно быть живым человеком", - добавляет певица "ЧелоВЕКа" Людмила Глухова.

Перед началом действа голос из динамиков призывает отключить не только сотовые телефоны, но и мозги: размышлять над происходящим не надо - надо созерцать.

На сцене - характерный для новой драмы условный минимум: подвижная декорация, которая используется то как тростниковая поросль для создания пейзажа, то как лодка; свисающие с потолка белые материи-коконы, откуда выбираются актеры; на заднем плане - огромный диск луны, который по ходу спектакля меняет свой цвет.

Фактически спектакль начинается еще до того, как открывается занавес. Запах курящихся благовоний только разливается по залу, а на сцене уже сидит Хранительница (Людмила Глухова). Она - связующее звено "Песен дождя": сматывая в клубок нить - символ судьбы, героиня на протяжении всего действа исполняет уникальную вокальную партию на непонятном языке - это интонационные распевы в четырехоктавном диапазоне голоса, которым обладает певица. Именно "за высокохудожественную самобытную вокальную импровизацию" она получила специальный приз "Золотой маски".

Впрочем, у "ЧелоВЕКа" самобытно все. Музыкальное сопровождение спектакля-телосозерцания столь же уникально, как и вокальные партии Людмилы Глуховой. Композитор Валерий Трифонов создал оригинальный гибрид культур, если не сказать цивилизаций, столкнув восточную и западную музыкальные традиции. Звон японских колокольчиков-фуринов и мантровое пение тибетских монахов в "Песнях дождя" сочетаются с джазовыми соло и ритмичным электропопом.

Хореография "Песен дождя" настолько сложна, что описывать ее просто бессмысленно. Здесь в разных пропорциях смешались пластический танец, пантомима, восточные единоборства, медитация, акробатика, балет и много чего еще. Немалая часть действия происходит без какой-либо страховки на высоте восьми метров. Любопытный факт: репетируя свои роли, актеры штудировали "Камасутру", медитировали и выполняли внутренний разогрев по точкам.

В основе "Песен дождя" лежит светская поэзия отказавшегося от сана Далай-ламы VI (1682-1706), известного современникам под именем Цаньян-Жамцо ("Океан мелодий"). Собственно сюжета у спектакля нет. Но смысл есть: "Песни дождя" - это не что иное как лирико-эротическое откровение на вечную тему любви, которая у Григурко восходит к древней философии, к Инь и Ян. Он и Она здесь - обобщенные условности, которые на сцене обнажают первозданные архетипы отношений между мужчиной и женщиной. Флирт, одиночество, измена, секс, ревность и, в конце концов, борьба полов, которая, по мысли философа Артура Шопенгауэра, является основой мироздания, - все это есть в спектакле.

Буддийская философия и европейские мифологические сюжеты сплетаются вокруг общего лейтмотива - любви. Например, змеи, на которых у женщин в спектакле похожи косы, - общая деталь для многих мифологий - символизируют плодородие. Возможно, в этом синтезе и заключается евроазиатская модель искусства, о создании которой не раз заявлял театр "ЧелоВЕК" и которая превращает пространство спектакля в единый вечный Универсум.